Винсент Ван Гог
Письма 1877-1881 1882-1883 1883-1885 1886-1887 1888 1889 1889-1890 1890

	Тео Ван Гог
	Стр. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35

Октябрь 1888
Мой дорогой брат, уж если ты жалуешься, что голова у тебя пуста и ты не в состоянии сделать ничего путного, то мне и подавно не грех пребывать в меланхолии: я-то ведь без тебя и вообще ни на что не способен. Поэтому давай будем спокойно курить свою трубку, не убиваясь и не доводя себя до хандры только из-за того, что нам так трудно дается наша работа и что мы не в силах справиться с нею поодиночке, а вынуждены трудиться вдвоем.
Разумеется, и у меня бывают минуты, когда мне хочется самому вернуться в торговлю и тоже заработать немного денег.
Но раз мы пока что ничего изменить не можем, примиримся с неизбежным, с тем, что ты осужден без отдыха заниматься скучной торговлей, а я, также без отдыха, вынужден надрываться над тяжелой, поглощающей все мои мысли работой.
Надеюсь, уже через год ты увидишь, что мы с тобой создали кое-что подлинно художественное.
Моя спальня - это нечто вроде натюрморта из парижских романов, знаешь, тех, что в желтых, розовых и зеленых переплетах, хотя фактура, как мне кажется, и мужественнее, и проще.
В ней нет ни пуантилизма, ни штриховки - ничего, кроме плоских, гармоничных цветов.
Чем займусь после нее - не знаю: глаза все еще побаливают.
В такие минуты, после тяжелой работы, у меня всегда пусто в голове - тем более пусто, чем тяжелее была работа.
Дай я себе волю, я с удовольствием послал бы к черту и даже, как папаша Сезанн, пнул бы ногою то, что сделал. К чему, однако, пинать этюды ногами? Ей-богу, не лучше ли просто оставить их в покое, если в них нет ничего хорошего? Если же есть - тем лучше.
Словом, не будем размышлять о том, что такое хорошо и что такое плохо, - это всегда относительно.
Беда голландцев как раз в том и состоит, что мы любим называть одно безусловно хорошим, а другое безусловно плохим, хотя в жизни хорошее и плохое разграничены далеко не так четко.
Да, я прочел «Сезарину» Ришпена. В ней кое-что есть, например описание отступления, где так и чувствуешь усталость солдат. Не так ли мы сами бредем иногда по жизни, хоть мы и не солдаты?

Я распорядился провести газ в мастерскую и на кухню. Установка обошлась мне в 25 франков. Но ведь мы с Гогеном окупим ее за какие-нибудь две недели, если будем работать вечерами, верно? Однако я жду Гогена со дня на день, и поэтому мне совершенно необходимо еще по крайней мере 50 франков.
Я здоров, но непременно свалюсь, если не начну лучше питаться и на несколько дней не брошу писать. Я дошел почти до того же состояния, что безумный Гуго ван дер Гус в картине Эмиля Вотерса. И не будь моя природа двойственной - наполовину я монах, наполовину художник, - со мною уже давно и полностью произошло бы то, что случилось с вышеупомянутой личностью.
Не думаю, что это была бы мания преследования: когда я возбужден, меня поглощают скорее мысли о вечности и загробной жизни.
Но как бы то ни было, мне не следует слишком полагаться на свои нервы. <...>
Вот очень приблизительный набросок моего нового полотна - ряд зеленых кипарисов иод розовым небом со светло-лимонным полумесяцем.
На переднем плане - пустырь: песок и несколько чертополохов. Двое влюбленных: бледно-голубой мужчина в желтой шляпе, женщина в розовом корсаже и черной юбке. Это четвертая картина из серии «Сад поэта», которая украшает комнату Гогена...
Я завершил как мог все, что начал, - мне страшно хочется показать ему что-то новое, не подпасть под его влияние (ибо я уверен, что какое-то влияние он на меня окажет) прежде, чем я сумею неоспоримо убедить его в моей оригинальности. Надеюсь, что моя декорация в ее теперешнем виде — достаточное тому доказательство.

20 октября 1888
Как тебе известно из моей телеграммы, Гоген прибыл сюда в добром здравии. По-моему, он чувствует себя гораздо лучше, чем я.
Он, понятное дело, очень доволен тем, что ты продал его картины. Я - не меньше: теперь хоть некоторые неизбежно предстоящие нам расходы по оборудованию мастерской не лягут на твои плечи. Гоген, несомненно, тебе сегодня же напишет.
Он очень, очень интересный человек, и я совершенно уверен, что мы с ним сделаем целую кучу всякой всячины. Он, видимо, немало создаст здесь; я, надеюсь, тоже.
И тогда бремя, которое ты несешь, станет немного легче, смею даже думать, много легче.
Я чувствую в себе потребность работать, работать до полного физического изнеможения и нравственного надлома - это ведь для меня единственный способ возместить наши расходы. Что же я могу поделать, если мои картины не продаются?..
Один момент мне казалось, что я заболею, но приезд Гогена развлек меня, и теперь я убежден, что все пройдет. Нужно будет только некоторое время не питаться как попало - вот и все. И тогда ты вскоре получишь мои работы. Гоген привез с собой великолепное полотно, которое выменял у Бернара, - бретонки на лугу: зелено-белое, зелено-черное с ноткой красного и матовые тона тел. Словом, всем нам нужно одно - побольше бодрости. Верю, наступит день, когда начнут продаваться и мои вещи, но я так отстал по сравнению с тобой - я лишь трачу и ничего не зарабатываю. Сознавать это иногда очень грустно.Кончаю, потому что тороплюсь: иду работать над новым полотном в 30*. Гоген тоже тебе сегодня напишет, я приложу его письмо к своему. Не могу, естественно, заранее угадать, что он скажет о здешних краях и нашей жизни, но продажей своих картин, которую ты ему устроил, он, во всяком случае, очень доволен.