Красные виноградники в Арле, 1888
Винсент Ван Гог 1 2 3 4 5 6 7 8

	Церковь в Овере, 1890

Умение видеть красоту и поэзию обыденного - одна из прекраснейших черт импрессионизма. Но было в нем и иное. В культе "впечатления", в безудержной погоне за ускользающим и непослушным "мгновением", к 80-90 м годам ставшей чуть ли не самоцелью, объект наблюдения вдруг отодвигался куда-то на второй план.
Это и была оборотная сторона ставшей неожиданно жесткой системы "изображаю только то, что вижу и только так, как вижу", - системы, постепенно складывавшейся и развивавшейся в течение всего периода искусства Нового времени. И вот теперь, в завершающей фазе, доведенная до поразительных высот совершенства, она, как это бывает с человеком, слишком долго принимающим одно и то же лекарство, выказала свои отрицательные стороны.
Для Ван Гога не осталась незамеченной поразительная зоркость импрессионистов, позволявшая им запечатлевать современного человека в его повседневной жизни, и делать это непредвзято, хотя порой и поверхностно. Проблема "человек и среда" стала центральной в искусстве Мане, Дега и Ренуара. Вслед за величайшими образцами литературы XIX века они хотели передать в своих картинах "калейдоскоп жизни" современников.
Впрочем, у них это часто приводило к тому, что среда заслоняла человека, умаляя его индивидуальность, принижая ценность личности. И это не было случайностью, ибо один из самых характерных процессов современной Мане, Дега и Ренуару общественной жизни как раз и состоял в неуклонной тенденции к нивелированию человеческой личности. Этот процесс дегуманизации, сознательно или бессознательно, и отразился в их творчестве.
Художественная практика постимпрессионистов убеждает нас в том, что у них этот процесс встретил прямое противодействие. Оно выразилось прежде всего в укрупнении масштаба и емкости создаваемых ими образов. "Изображаю не только то, что вижу, но и то, что знаю" - эта формула стала девизом искусства Новейшего времени.
Новый метод изображения действительности намечал не только раздвижение познавательных границ искусства, но и посредством обобщения и синтезирования наблюдений и знаний, посредством проникновения во внутреннюю сущность вещей и явлений, ставил целью создание монументальных и всеобъемлющих образов Природы и Человека.

У Сезанна это выразилось в эпической мощи пейзажей, заключающих в себе как бы отзвук гигантских процессов становления мира, в суровой простоте и неизменности прованских крестьян, превращенных им в носителей неких вневременных и внепространственных качеств сродни тем, которыми наделена окружающая их природа.
Гоген противопоставил своим цивилизованным современникам девственную красоту "первобытных" таитян - прекрасных детей гармоничного мира благоуханной земли "Ноа Ноа", придуманного им и потому непрочного рая. В противоположность ему Тулуз Лотрек швырнул в лицо благополучных самодовольных обывателей их собственные нечистоты, опустившись на самое "дно", сделав героями своего искусства бродяг, сутенеров, третьесортных актрис и статисток кафешантана.
Винсент Ван Гог противопоставил прозаизму и лицемерию буржуазной среды гуманизм своего мировоззрения. "Нет ничего более художественного, чем любить людей" - в этих словах сущность его личности, смысл его эстетики, единственная цель искусства.

Может ли быть после этого непонятна причина, по которой в удел каждому из этой "великой четверки" достались одиночество, страшные тиски нужды, надругательство толпы и клевета критики? Разрыв с буржуазным обществом и апологетическим салонным искусством приобрел в их случае гораздо большие масштабы и привел к куда более тяжелым для них последствиям, нежели это произошло с импрессионистами.
Тем помогла выстоять сцементированность их творческого объединения, основанного на общности взглядов и выставок, творческого метода и личной дружбы. У постимпрессионистов все сложилось иначе. Сравните их картины, и вы поймете, как неповторим, индивидуален и обособлен художественный почерк каждого из них.
Закладывая основы искусства Новейшего времени, сходясь в главном, они шли к цели лишь параллельными путями, не доверяя ничьему опыту, кроме своего собственного, зачастую просто не понимая друг друга. Но это была не единственная причина их разобщенности и одиночества. Герои их искусства - цельные человеческие натуры и природа - находились за пределами буржуазного мира, и поэтому поиски их разбросали художников по всему свету: Сезанна - в Прованс, Гогена - в далекую Океанию, Ван Гога - в захолустье голландской и французской провинции. В этой обстановке только величайшая сила духа, непоколебимая уверенность в правильности пути и полное самоотвержение были единственным средством, чтобы не погибнуть прежде, чем успеешь себя выразить.
Художественный путь Ван Гога спрессован в одно десятилетие. Десять лет каторжного труда, сомнений, поисков, разочарований. "Искусство - это борьба...", чтобы постичь его тайны "...надо спустить с себя кожу...", "надо работать, как несколько негров...", "лучше ничего не делать, чем выражать себя слабо..." - какая самоотдача, какое потрясающее чувство ответственности за свою работу!
Даже нищета становится стимулом к творчеству. "...мы должны принять одиночество и бедность..." Это один Ван Гог. Но есть и другой: изверившийся в возможность победы, познавший крушение надежд, пораженный несправедливостью судьбы в самое сердце. "Мне все больше и больше кажется, что нельзя судить о боге по этой Вселенной, так как это неудачная работа...", "...мы художники современного общества только разбитые сосуды", "...нужно молчать! Ведь никто не принуждает тебя работать", "...жизнь моя подсечена у самого корня, и моя поступь колеблется".

Есть и еще один Ван Гог - заступник за всех обездоленных, человек, не знающий компромиссов с совестью, раз и навсегда решивший, по какую сторону баррикады должно находиться его искусство: "Я предпочитаю писать глаза людей, а не соборы... человеческая душа, пусть даже душа несчастного нищего или уличной девчонки, на мой взгляд, гораздо интереснее..." или "...те, кто пишут крестьянскую жизнь или народную жизнь ... лучше выдержат испытание временем, чем изготовители написанных в Париже кардинальских приемов и гаремов...", и, наконец,
"...рабочий против буржуа - это так же хорошо обосновано, как сто лет назад третье сословие против остальных двух..." Ван Гог словно предчувствовал грядущие социальные катаклизмы: "...многое страшно меняется и еще сильнее будет меняться: мы находимся в последней четверти столетия, которое снова кончится огромной революцией...", "...все эти цивилизованные люди рухнут и будут словно ужасающей молнией уничтожены революцией, войной и банкротством прогнившего государства".