Красные виноградники в Арле, 1888
Винсент Ван Гог 1 2 3 4 5 6 7 8

	Церковь в Овере, 1890

Ван Гог сдается не сразу. Предвидя неизбежность катастрофы, он удесятеряет интенсивность и без того напряженной работы. Он еще в силах создать десятки потрясающих своей проникновенностью картин. Но отчаяние - плохой советчик. Светлое здание искусства, указующего путь к освобождению и счастью, дало трещину, а потом и совсем распалось. Избежать этого Ван Гог не был в состоянии, так как его рукой и мыслью водила эпоха, современником которой он был и трагические противоречия которой ему было суждено выразить в последние полтора года своей жизни.

Печально лицо мадам Рулен в знаменитой "Колыбельной", ничем не остановить лавины мазков, заставляющих трепетать в лучах огромного раскаленного добела солнца "Красные виноградники"; не отделаться от ощущения надвигающейся беды, которой пропитана атмосфера "Ночного кафе" - "...места, где можно сойти с ума или совершить преступление..."; и даже внешне спокойный портрет доктора Рея не в состоянии обмануть игрой ярких красок, чересчур резких и напряженных. Последние месяцы арльского периода не оставили Ван Гогу никаких иллюзий.
В Сен Реми, а затем в Овере изменения в его искусстве обозначились еще резче. Человек и природа вступили в полосу неразрешимых противоречий. Время Сеятеля миновало. Наступило время Жнеца. Ван Гог сам пояснил этот новый для его творчества образ:
"В этом жнеце мне представляется некая неясная фигура, наподобие дьявола, борющаяся в раскаленной жаре за то, чтобы закончить свою работу. В нем я вижу образ смерти в том смысле, что человечество - колос, который должен быть сжат..." Клубятся охваченные каким то внутренним порывом пшеничные колосья. Под действием мощных динамических сил содрогается земля, выгибаясь у горизонта ломаной линией гор. Над ними желтые, как бы также пшеничные небо и солнце.
Все действие сконцентрировано на маленьком клочке огороженного поля. В водовороте извивающихся форм и стремительных мазков почти не заметна крошечная фигурка жнеца, серпом прокладывающего себе дорогу. Между ним и природой происходит отчаянная схватка, исход которой предрешен. Человеку не одолеть грозных стихий земли и неба.
Он лишь жалкая песчинка ("Дорога в Провансе") перед лицом космических коллизий, помимо своей воли втянутая в страшный круговорот. Само существование его в этом мире огня кажется неестественным и невероятным. Может быть, поэтому большая часть вангоговских пейзажей, написанных в Сен Реми, безлюдна.
Итак, трагический перелом свершился. Он во всем: в мировоззрении, в сюжетах картин, в способах выражения. Вместо Сеятеля - Жнец, вместо желтых подсолнухов - зловещие черно зеленые кипарисы, вместо величественных пространств долины Кро - стиснутая горами, как бы вздыбившаяся земля, вместо монолитных цветовых плоскостей - бешеный вихрь мелких пульсирующих мазков.
Желтые краски, прежде такие звучные и сильные, вдруг померкли, уступив место свинцово синим. Правда, колорит еще бывает звонким, чистым и даже утонченным - ведь Ван Гог в зените формального мастерства. Но есть минуты (и их все больше), когда он не в силах сдерживать себя и его рука вдруг обретает какую то лихорадочность ("Вечерний пейзаж с восходом луны"). Цвет мертвеет и глохнет.
Пространство сминается, и все начинает казаться плоским. Рой однообразных мазков становится назойливым, как наваждение.
Кольцо болезни сжималось, и не всегда Ван Гогу удавалось оградить от нее искусство. И тогда его воображение рождало картины, полные зловещего смысла ("Звездная ночь"), в которых причудливо соединены реальное и фантастическое. Таких картин немного, и это понятно: слишком велико в Ван Гоге чувство ответственности за свою работу. Отдать болезни искусство было для него равносильно смертному приговору.
Но он еще надеялся. В работах, созданных в Овере, космический динамизм ослабевает. Ван Гог лихорадочно пишет такие мирные мотивы, как "Овер после дождя", пытаясь успокоиться, забыться ... Слишком лихорадочно, чтобы достичь желаемого. Это как затишье перед бурей.
Снова краски стали контрастными и диссонирующими, снова убыстрился ритм напряженных мазков.
Празднично украшенная мэрия кажется одинокой в покинутой и пугающей пустоте обезлюдевшей площади, ("Мэрия в Овере"), церковь с черными глазницами окон похожа на страшное чудовище ("Церковь в Овере"), одиночеством и тоской веет с огромных полей, простертых под грозовым небом ("Поля под Овером") и, наконец, стая черных птиц над колышущимся полем пшеницы и дорогой, которая никуда не ведет, как предвестие неминуемой беды ("Вороны над полем пшеницы"). Это последние слова большого гибнущего художника, продиктованные отчаянием.
Современники не признали в Ван Гоге никаких достоинств, и поэтому он, как Сезанн и Гоген, адресовал свое искусство будущим поколениям: "То, над чем я сейчас работаю, должно найти себе продолжение не сразу и не сейчас. Но ведь найдутся же некоторые, которые также верят во все, что правдиво. А что значат отдельные личности? Я ощущаю это так сильно, что склонен историю человечества отождествлять с историей хлеба: если не посеять в землю, то что же тогда молотить?..."