Винсент Ван Гог
Оглавление книги: 1. Бесплодная смоковница » Безмолвное детство » Свет зари » Изгнание » Защитник углекопов » В моей душе... 2. Смерть для жизни » Рука на огне » Скорбь » Призрачные деревни » Едоки картофеля 3. Полдень - время самой короткой тени » Антверпен Рубенса » Свет Иль-де-Франса » Арль японский » Южная мастерская 4. Тайна при свете » Человек без уха » Монастырь Сен-Поль » Вороны над полем

	Винсент Ван Гог
	Южная мастерская 1 2 3 4 5 6

Наступают тяжелые дни. Ноябрьская погода переменчива. Гоген и Винсент не выходят из мастерской. Следуя своей понт авенской теории, Гоген убеждает Винсента отвлечься от действительности и предаться воображению, прекрасным декоративным абстракциям. Это направление противоречит натуре Винсента, но Винсент охотно поддается уговорам Гогена: это позволяет ему писать дома. "Работать, когда стоит жара, как в бане, мне ничуть не трудно, - признается он брату, - но ты ведь знаешь, в холод я сам не свой". Первые попытки Винсента в новой художественной манере не слишком удачны. Он сам считает, что "Воспоминание о саде в Нюэнене" ему не удалось. Чтобы вознаградить себя за эту неудачу, он, продолжая слушать наставления Гогена, пишет серию портретов. "Тут я в своей стихии", - признается он брату. Все члены семьи Рулен по очереди позируют ему: трехмесячный младенец, мадам Рулен, старший сын, Арман, младший, Камилл. Винсент "перегораживает" плоскости, дисциплинирует линию рисунка...
А Гоген продолжает ораторствовать, развивает перед Винсентом мысли, которые в той или иной форме уже неоднократно повторял: "Все что вы делаете, должно дышать миром и покоем. Избегайте каких бы то ни было напряженных поз. Каждый персонаж должен быть совершенно статичен..." И Винсент исправляет картины, изо всех сил стараясь повиноваться наставнику, так как он когда то старался повиноваться Мауве, или преподавателям Школы изящных искусств в Антверпене, или в Париже Кормону ... Желая выказать свою благодарность Гогену, он признает обоснованность некоторых его критических замечаний - в самом деле, наверно, Винсент слишком уж педантично, без должной нюансировки следует закону дополнительных цветов. Нет, решительно "очень интересно иметь такого друга", как Гоген. Вдобавок "он отлично стряпает, я надеюсь поучиться у него, это очень удобно". Винсент написал "Красный виноградник" - "виноградник весь пурпурный и желтый, с синими и фиолетовыми фигурками и желтым солнцем", - эту картину он считает возможным повесить рядом с пейзажами Монтичелли, художника, которого не любит его друг Гоген. Но на улице дождь, ветер, холод, и Винсент намерен побольше "писать по воображению". Он пишет "Любительницу романов", начинает "Воспоминание о саде в Эттене", где по соседству с капустой и георгинами у него растут кипарисы.
Лейтенант Милье уехал в Африку. Одним другом меньше! На прощание Винсент подарил ему картину, Гоген - маленький рисунок в обмен на иллюстрированное издание "Мадам Хризантемы". "В общем, я доволен, что не один", - резюмирует Винсент и, терзаемый смутным страхом, понимая в глубине души, насколько лично ему необходимо материальное присутствие окружающего мира в его реальном воплощении - защита против чарующих и опасных соблазнов грезы, добавляет: "В плохую погоду я работаю по воображению, живи я один, я бы так не мог".
Но и в присутствии Гогена ему это не удается.
Путь, на который его хочет увлечь Гоген, глубоко чужд Винсенту. Его полотна теряют присущую им напряженность и силу убедительности. Винсент пытается делать то, что ему совершенно противопоказано, и от этого утрачивает самобытность. В школе Кормона или в Антверпене Винсенту приходилось выбирать между искусством и карикатурой на него. Теперь он раздираем двумя противоречащими друг другу направлениями, хотя оба имеют право на существование и принадлежат к подлинному, и притом самому высокому, искусству. Каждое слово Гогена выносит приговор творчеству Винсента и смыслу его жизни. Гоген - поклонник прямой линии, этого регулирующего начала. "Прямая линия, - твердит он, - выражает бесконечность, кривая ограничивает творчество". Он пропагандирует строгий порядок, чувство меры, логический, обдуманный подход к натуре. Истый классик, Гоген по примеру всех классиков хочет отвлечься от той жестокости, которая заложена в реальном мире с человеческой точки зрения: от вечного становления, от безумного водоворота рождений и смерти, от надрывающей, потрясающей душу гибели всего сущего.

Художник типа Гогена в силу своего темперамента полагает, что, наделяя мир безмятежностью, он приближает его к человеческому восприятию. Он старается придать этому образу неподвижную и отрадную четкость равновесия, придать тому, что обречено гибели и смерти, иллюзию незыблемости. Он ищет спасения в обобщении, в символике, в чистой красоте, освобожденной от какой бы то ни было случайности. Так, рождается новый мир, упорядоченный, успокоенный, организованный и размеренный, где все - гармония, изысканная и тонкая игра человеческого ума, все внушает благодатное и обманчивое чувство безопасности. Но ведь Винсент стремится совсем не к этому, не к этому тянется всеми силами своей души. Если классик типа Гогена воссоздает образ мучительного, трепетного мира в его реконструированном, приспособленном к человеческому восприятию виде, извлекает из него прекрасную мечту, то художника барокко, да еще с темпераментом Винсента, все влечет к тому, чтобы принять головокружительную динамику этого мира. Он не только не хочет закрывать глаза на трагическую реальность, он жаждет предаться ей, безоглядно опьяниться ею.
В отличие от Гогена, он не видит, не может видеть в искусстве "извлеченную из природы абстракцию". Для него искусство - головокружительное погружение в действительность, трепетное слияние с нею. Не символ сущего, а самый его смысл. Страсть - вот главная черта художников барокко, и, пожалуй, их искусство, подобно архитектуре некоторых соборов, заслуживает названия "пламенеющего". У них преобладают кривые линии. Их искусство строится на пластике движения, пластике неуловимого, на пластике огня. Как все художники барокко, Винсент хочет не столько объяснять, сколько выразить, думает не столько о дисциплине, сколько о ритме, не столько о равновесии, сколько о напряженности. Его в первую очередь интересует и больше всего увлекает не абстрактная общность людей или предметов, а, наоборот, единственное, индивидуальное, неповторимое лицо каждого человека и каждой вещи, трагически эфемерный облик, который присущ этим людям или этим предметам в данный - быстротекущий - момент их бытия.