Ирвинг Стоун
Лондон Боринаж Эттен Гаага Нюэнен Париж Арль Сен-Реми Овер

	Винсент Ван Гог
	Эттен 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17

- Винсент,- вмешался отец,- знаешь ли ты, что Кэй доводится тебе двоюродной сестрой?
- Да, знаю. Ну и что из этого?
- Ты не можешь жениться на двоюродной сестре. Это было бы…было бы...
Пастор не мог заставить себя даже произнести роковое слово. Винсент подошел к отцу и задумчиво глядел в сад.
- Что же это было бы?
- Грех!
Винсент с трудом сдержался. Как они смеют пачкать его любовь всякими затасканными словами?
- Ты говоришь бессмыслицу, недостойную тебя, отец.
- А я говорю тебе, что это грех! - вскричал пастор.- Я не допущу такого безобразия в роду Ван Гогов!
- Надеюсь, ты не воображаешь, что цитируешь Библию, отец! Двоюродным братьям и сестрам всегда разрешалось вступать в брак.
- Ох, Винсент, милый Винсент,- взмолилась мать,- если ты ее любишь, почему бы тебе не подождать? Муж ее умер всего год назад. Она все еще любит его всей душой. К тому же, ты сам знаешь, у тебя нет денег, чтобы содержать жену.
- То, что ты сделал, я считаю мальчишеством и бестактностью,- заявил отец.
Винсент содрогнулся от отвращения. Он нащупал в кармане трубку, вынул ее, подержал секунду в руке и сунул обратно.
- Отец, я решительно прошу тебя не употреблять таких выражений. Моя любовь к Кэй - самое светлое, что было у меня в жизни. Я не желаю, чтобы ты называл это мальчишеством и бестактностью.
Винсент схватил мольберт и ушел в свою комнату. Сидя на кровати, он спрашивал себя: «Что же произошло? Что я сделал? Я сказал Кэй, что люблю ее, и она убежала. Почему? Неужели я ей противен?»
«Нет, никогда, никогда!»
Он терзался всю ночь напролет, снова и снова вспоминая происшедшее. И всегда его размышления кончались одним и тем же. Эти короткие слова звучали у него в ушах словно похоронный звон, словно приговор судьбы.
Утро было уже на исходе, когда он, насилуя себя, спустился вниз. Черные тучи в доме как бы рассеялись. Мать хлопотала на кухне. Увидев Винсента, она поцеловала его и любовно потрепала по щеке.
- Как ты спал, милый? - спросила она.
- Где Кэй?
- Отец повез ее в Бреду.
- Зачем?
- К поезду. Она уезжает домой.
- В Амстердам?
- Да.
- Понимаю...
- Она считает, что так будет лучше, Винсент.
- Она написала мне что-нибудь?
- Нет, дорогой. Садись-ка завтракать.
- Не написала ни слова? Насчет вчерашнего? Она рассердилась на меня?
- Нет, нет, она просто решила уехать домой к родителям. Анна-Корнелия сочла за благо не повторять того, что сказала Кэй; она помолчала и, разбив яйцо, вылила его на сковородку.
- В котором часу поезд отходит из Бреды? - В двадцать минут одиннадцатого. Винсент взглянул на голубые кухонные ходики.
- Сейчас как раз двадцать минут одиннадцатого.
- Да.
- Значит, я ничего уже не могу поделать.
- Садись завтракать, сынок. Я приготовила вкусные копченые языки.
Она расчистила место на кухонном столе, постелила салфетку и поставила еду. Она не отходила от Винсента, уговаривая его поесть; ей почему-то казалось, что, если сын хорошенько набьет себе живот, все обойдется.
Винсент, чтобы сделать матери приятное, съел все до крошки. Но горечь слов, сказанных Кэй: «Нет, никогда, никогда!» - отравляла ему каждый кусок.
Он понимал, что любит свою работу куда больше, чем Кэй. Если бы ему пришлось выбирать, он не колебался бы ни минуты. Но теперь он вдруг утратил всякий вкус к рисованию. Работа его уже не занимала. Оглядывая брабантские рисунки, висевшие на стене, он убеждался, что с тех пор, как в нем проснулась любовь к Кэй, он шагнул в своем искусстве далеко вперед. Он чувствовал, что в его рисунках есть что-то грубое, суровое, но надеялся, что любовь Кэй сделает их мягче. Он любил Кэй так глубоко и страстно, что сколько бы она ни твердила: «Нет, никогда, никогда»,- это не могло его остановить; ее отказ был для него подобен ледяной глыбе, которую он должен растопить, прижав к своему сердцу.