Ирвинг Стоун. "Жажда жизни". Повесть о Винсенте Ван Гоге
Нюэнен
- Да, постепенно я перезнакомился со всеми. Я все убеждал своих хозяев отвести им хоть небольшой угол под выставку, но они не хотят подпускать импрессионистов и на пушечный выстрел.
- Пожалуй, мне стоило бы встретиться с этими людьми. Послушай, Тео, ты пальцем не пошевельнул, чтобы познакомить меня с кем-нибудь из художников, а мне бы это так пригодилось.
Тео подошел к окну и поглядел на зеленую лужайку между домом сторожа и дорогой на Эйндховен.
- Тогда перебирайся в Париж и живи со мной. В конце концов тебе все равно этого не миновать.
- Пока я не готов. Мне сначала надо закончить кое-какие работы.
- Но если ты будешь жить здесь, в глуши, то об общении с художниками говорить не приходится.
- Это, может быть, и так, Тео, но одного я не могу понять. Ты до сих пор не продал ни единого моего рисунка, ни единой картины маслом, ты даже не пытался это сделать. Ведь правда?
- Нет, не пытался.
- А почему?
- Я показывал твои работы знатокам. Они говорят...
- Ох, уж эти знатоки! - Винсент пожал плечами.- Знаю я, какие банальности они изрекают. Ты же понимаешь, Тео, что оценить работу по достоинству они не могут.
- Ну, я бы этого не сказал. Твоим работам недостает совсем немногого, чтобы их можно было продать, но...
- Тео, Тео, ты то же самое писал и о моих эттенских набросках!
- Это правда, Винсент; ты все время подходишь к порогу зрелости и совершенства. Я с жадностью хватаюсь за каждый твой новый этюд, надеясь, что наконец ты достиг мастерства. Но пока что...
- Ну, разговоры о том, продаются картины или не продаются,- прервал его Винсент, выколачивая трубку об печку,- это старая песня, я больше не хочу ее слушать.
- Вот ты говоришь, что у тебя есть незаконченные работы. Заканчивай их поживей. Чем скорее ты приедешь в Париж, тем лучше для тебя. И если ты хочешь, чтобы я за это время продал что-нибудь из твоих вещей, присылай мне картины, а не этюды. Этюдами никто не интересуется.
- Да, но ведь трудно сказать, где кончается этюд и где начинается картина. Нет, Тео, мы уж лучше будем трудиться, как можем, и останемся самими собой, со своими недостатками и достоинствами. Я говорю «мы», потому что деньги, которые ты мне платишь и которые достаются тебе нелегко, дают тебе право считать, что ты такой же автор моих работ, как и я.
- Ну, это уж лишнее...- Тео отошел в дальний угол комнаты и стал играть старым чепцом, висевшим на деревце.
8
Пока был жив отец, Винсент, хоть и изредка, но все же навещал пасторский дом. Он приходил сюда то поужинать, то просто поговорить. После похорон Теодора сестра Елизавета дала понять Винсенту, что он persona поп grata. Семья хотела сохранить свое положение в обществе; Анна-Корнелия считала, что Винсент сам отвечает за себя, а ее долг - позаботиться о дочерях.
Винсент был в Нюэнене совсем один; вместо общения с людьми ему оставалось только общение с природой. Он начал с того, что безуспешно старался ее копировать, и все выходило из рук вон плохо; кончил он спокойно обдуманным творчеством, уже исходя из собственной палитры, и природа тогда подчинилась ему, стала послушной.
Мучаясь в своем одиночестве, Винсент вспоминал бурный спор в мастерской Вейсенбруха и те хвалы, которые злоязычный мастер возносил страданию. У своего неизменного Милле он нашел фразу, в которой философия Вейсенбруха была выражена еще убедительнее: «Я даже не хочу подавлять страдание, ибо нередко именно оно заставляет художника выразить себя с наибольшей силой».
Он подружился с крестьянским семейством Де Гроот. Семья эта состояла из матери, отца, сына и двух дочерей; все они работали в поле. Подобно большинству брабантских крестьян, Де Гроотов с таким же правом можно было назвать «чернорожими», как и углекопов Боринажа.
В лицах у них было что-то негритянское - широкие, открытые ноздри, сильно выдвинутые вперед носы и челюсти, большие выпуклые губы и длинные, угловатых очертаний уши. Лбы были покатые, головы маленькие, с острыми макушками. Они жили в хижине, где была всего одна комната с нишами для постелей. Посередине хижины стоял стол, пара стульев и какие-то ящики, с грубого бревенчатого потолка свисала лампа.
Де Грооты были едоками картофеля. За ужином они выпивали по чашке черного кофе и раз в неделю съедали по куску ветчины. Они сажали картофель, копали картофель и ели картофель: в картофеле заключалась вся их жизнь.
Стин Де Гроот была милая семнадцатилетняя девушка. Она носила широкий белый чепец и черную кофту с белым воротником. Винсент стал ходить к Де Гроотам каждый вечер. Они со Стин часто веселились от всей души.
- Ох, смотрите! - взвизгивала она.- Какая из меня получилась красивая дама! Смотрите, как меня рисуют! А не надеть ли для вас новый чепец, минхер?
- Не надо, Стин, ты очаровательна и так.
- И - очаровательна!
И она заливалась звонким хохотом. У нее были большие веселые глаза и милое личико. Когда она, копая картофель, наклонялась, в ее фигуре Винсент находил больше истинной грации, чем даже у Кэй. Он понял, что, рисуя человеческую фигуру, главное - передать движение и что в рисунках старых мастеров есть большой недостаток - они статичны, люди там не показаны в труде.
Он рисовал Де Гроотов в поле, в хижине за столом, когда они ели дымящийся картофель, и всегда Стин заглядывала через его плечо и шутила с ним. Иногда, в воскресный день, она надевала чистый чепец и белый воротничок и шла с ним погулять на пустоши. Иных развлечений у здешних крестьян не было.
- Любила вас Марго Бегеманн? - спросила она однажды.
- Да, любила.
- Тогда почему же она хотела покончить с собой?
- Потому что родные не позволили ей выйти за меня замуж.
- Она просто дура. Знаете, что я сделала бы на ее месте? Я не стала бы травиться, я бы вас любила!
« назад далее »
|
Новости
Биография
