Анри Перрюшо. "Жизнь Ван Гога". Книга о Винсенте Ван Гоге
Письмо от брата принесло Винсенту тревожную новость. Тео нездоровится - ему пришлось обратиться к врачу. Винсент глубоко взволнован письмом брата. Снова болезнь! "Чувство безграничной усталости" охватывает его.
Какая нелепая судьба у них обоих! Они отказались от "настоящей жизни" во имя искусства, их молодость "пошла прахом". Они точно рабочие клячи, которые тянут все тот же воз. "Ты уже не бунтуешь, но и не то чтобы смирился, а просто болен, болен неизлечимо, и лекарства для тебя нет. Уж не помню, кто назвал такое состояние „быть обреченным смерти и бессмертию“...
"Но ничего не попишешь, - рассуждает Винсент, - надо покориться судьбе и продолжать". „Ведь мы сами чувствуем, что это сильнее нас и долговечней нашей жизни... Грядущее искусство будет так прекрасно, так молодо, что, если даже мы пожертвуем ради него своей молодостью, мы выиграем душевный покой“. Но именно поэтому они оба с братом не должны пренебрегать своим здоровьем - оно им еще пригодится!
От беспокойства за брата Винсенту еще тяжелее мысль, что он живет на иждивении Тео. " Я корю себя за то, что взваливаю на тебя лишнее бремя своими вечными просьбами о деньгах". Если бы не работа, не природа, которые отвлекают его от черных дум, Винсент наверняка погрузился бы в глубокую меланхолию - он сам это понимает.
До сих пор, как бы стараясь оградить себя от слишком мучительного сознания своего долга, Винсент твердил себе, что создает капитал, который когда нибудь, в далеком будущем, вознаградит Тео. Разве лучшие из этюдов Винсента - разумеется, речь идет только о самых лучших - нельзя будет продать по пятисот франков? Винсент с тревогой подсчитывал свои работы, надеялся, что не тешит себя иллюзиями, и в минуты сомнений взволнованно восклицал:
"О, если бы эти картины возместили то, что на них израсходовано!" Но теперь Винсент вдруг почувствовал, что все эти надежды - дело слишком далекого будущего и что порой он возлагает на Тео слишком тяжелое бремя.
"Имей в виду, - пишет он брату, - что, если в нынешних обстоятельствах ты считал бы целесообразным, чтобы я занялся коммерцией и этим как то облегчил тебе жизнь, я пойду на это без всяких сожалений". Ах, если бы он мог продавать по одной две картины в месяц! К сожалению, "очевидно, пройдут годы, прежде чем на картины импрессионистов установятся твердые цены".
Если бы ему удалось сократить расходы! В конце апреля Винсента навестил друг Рассела, живущий в Фонвьейе американский художник Мак Найт. 3 мая Винсент в свою очередь нанес ему визит и сразу же подумал: а что, если Мак Найт переедет к нему? Не забыл он и о Гогене. Досадно, пишет ему Винсент, что художники не живут коммуной, чтобы делить расходы и моральные тяготы. Тео уже не раз ссужал Гогена деньгами в обмен на его картины.
Объединившись, Ван Гог и Гоген выиграют материально - жить вдвоем всегда экономнее, чем одному. Южная мастерская, проникнутая атмосферой дружбы, могла бы стать зародышем живописи будущего, она помогла бы Винсенту сократить размеры долга и вдобавок создала бы для него некое подобие семейного очага, "подлинной жизни". А позже, кто знает, может, к их братскому содружеству присоединятся и другие художники, и это укрепит их дружеские узы.
Теперь самое горячее желание Винсента - отправиться в Сен Мари де ла Мер, чтобы взглянуть на Средиземное море, подметить эффект "более интенсивной синевы неба", воочию увидеть, до какого накала может дойти сочетание синего с желтым. Но Винсент сидит без денег и ему приходится со дня на день откладывать поездку.
Между тем он все глубже вживается в природу Прованса, которая теперь опалена солнцем. "Теперь, пожалуй, ко всему примешивается оттенок старого золота, бронзы, меди, и в сочетании с зеленоватой лазурью раскаленного добела неба это дает восхитительный колорит, необычайно гармоничный, с заглушенными тонами, в духе Делакруа".
Винсент пишет "необозримые, зеленые и желтые поля", колосящиеся нивы, ферму и стога сена ... Он постоянно вспоминает Сезанна, который сумел "так точно передать суровость природы Прованса". Его техника меняется, размеры картин увеличиваются, Винсент старается "подчеркнуть главное, сознательно пренебрегая обыденным...".
Он все больше убеждается, заявляет он, "что о Господе Боге нельзя судить по тому, как создан здешний мир, - это черновой набросок, да к тому же неудачный". Цвет поглощает все внимание Винсента. Последняя картина "убивает все мои остальные работы", считает он. Только натюрморт с кофейником "может выдержать сравнение с ней". "Мне необходимо добиться той уверенности в цвете, какой я достиг в этой картине, убивающей остальные, - повторяет он и с удовлетворением замечает:
- Очень очень может быть, что я на верном пути и мой глаз начинает приноравливаться к здешней природе. Подождем еще немного, чтобы убедиться окончательно".
Для того чтобы убедиться окончательно, Винсент ждет поездки в Сен Мари де ла Мер, встречи со Средиземным морем, с синими глубинами неба и воды, освещенными южным солнцем. Наконец в середине июня Винсент отправился в путь и, едва успев приехать, захлебываясь от восторга, писал брату: "Средиземное море точно макрель, его цвет все время меняется, оно то зеленое, то лиловое, а может быть, синее, а секунду спустя его изменчивый отблеск уже стал розоватым или серым...
Однажды ночью я совершил прогулку по пустынному берегу. Мне не было весело, но и не скажу, что грустно, - это было прекрасно. На темно синем небе пятна облаков: одни еще более темного цвета, чем густой кобальт неба, другие более светлые, точно голубая белизна Млечного Пути.
На синем фоне искрились светлые звезды - зеленоватые, желтые, белые, розовые, более светлые и переливчатые, чем у нас и даже чем в Париже, - ну поистине драгоценные камни: опалы, изумруды, ляпис лазурь, рубины, сапфиры. Море - глубокий ультрамарин, берег, как мне показалось, фиолетовый и блекло рыжий, а кустарник на дюне (дюна - пять метров высотой) - цвета синей прусской".
Все кажется ему прекрасным. Девушки, "тоненькие, стройные, немного печальные и таинственные", напоминают картины Чимабуэ и Джотто. Лодочки на берегу напоминают цветы. Даже жареная рыба, которую подают в ресторане, вызывает у Винсента восторг: "Пальчики оближешь!"
далее »
|