Анри Перрюшо. "Жизнь Ван Гога". Книга о Винсенте Ван Гоге
Два три раза в неделю Винсенту позволяют выходить. Ему хотелось бы, чтобы его выпускали почаще.
Когда он рвется на прогулку, а ему почему либо в этом отказывают, он нервно расхаживает по парку до самых ворот, бормоча себе под нос ругательства. В дни, когда он выходит, его сопровождает Трабю или другой надзиратель, по имени Пуле.
Сторож следует по пятам за художником, пока тот не облюбует себе место по вкусу, иногда это оливковая роща, иногда овраг вроде так называемого "Перуле" (по провансальски это означает "Котел дьявола") в полутора километрах от больницы. Тут Винсент ставит свой мольберт и работает.
Когда наступает время возвращаться, надзирателю приходится несколько раз окликать Винсента - Винсент делает вид, будто не слышит, и только нехотя повинуется. Наконец с недовольным видом он складывает мольберт. Он почти не говорит, никогда не смеется. Кажется, даже не улыбается.
Вечером в общей гостиной Винсент изнывает от тоски. Наступает зима, холод, серые короткие дни. "Тоскливая перспектива". Теперь, когда почти вся листва опала, окрестная природа еще больше напоминает Винсенту северные края. "Я чувствую, - пишет он, - что, если вернусь на север, я увижу его зорче, чем прежде".
Вспоминая Менье, копи Боринажа, Винсент твердит, что "надо спуститься в недра земли и там писать световые эффекты". При первой же возможности он хочет покинуть лечебницу, покинуть Прованс. На юге ему больше учиться нечему.
Религиозный характер его последних галлюцинаций внушил ему отвращение к монахиням и к самим камням старого монастыря, которым он приписывает решающее и роковое влияние на свое душевное состояние, поскольку он "очень чувствителен к тому, что его окружает". "Я еще раз повторяю тебе это.
Я удивлен, что при моих современных взглядах, при том, что я горячо люблю Золя и Гонкуров, люблю искусство и глубоко его чувствую, у меня приступы проходят так, как могли бы проходить у человека суеверного, и мне являются какие то путаные и жестокие религиозные видения, какие никогда не посещали меня на севере".
Винсент решил набраться терпения и подождать до рождества, ведь именно к рождеству, по его предположениям, может разразиться приступ, признаки которого он настороженно подстерегает. Но он решительно предупреждает Тео: "Если я вновь впаду в религиозный экстаз, никаких колебаний - я без всяких разговоров немедля уеду отсюда".
Винсент согласен на все, даже на то, чтобы его перевели в другую больницу, лишь бы она была "светская". Тео в Париже переговорил с Писарро, выставку которого он собирается устроить в своей галерее в феврале-марте будущего года.
Сам Писарро не может взять на себя заботу о Винсенте, но он порекомендовал Тео врача из Овер сюр Уаз, рядом с которым Винсент мог бы временно поселиться. Это друг художников, доктор Гаше. Овер сюр Уаз находится в каких нибудь тридцати километрах от Парижа.
Таким образом, Винсент будет жить очень близко от брата. Винсент сразу же принял предложение.
"Поверь мне, север интересует меня как совершенно новая страна", - пишет он брату.
В последние дни у Винсента сразу две хорошие новости: во первых, брюссельская группа Двадцати пригласила его принять участие в выставке, намеченной на начало будущего года; во вторых, в одной из голландских газет опубликована статья о живописи Винсента за подписью некоего Исааксона - первая печатная статья о Винсенте.
Но можно ли сказать, что Винсента по настоящему обрадовал этот отклик? Конечно, статья Исааксона была ему приятна, но в то же время она смутила художника. "Все, что он говорит обо мне, страшно преувеличено", - сконфуженно уверяет Винсент.
По мере того как состояние его улучшается и к нему возвращается способность хладнокровно рассуждать, его все больше гложет мысль о том, что брат израсходовал на него так много денег. И во имя чего? За зря. Картины Винсента даже не возмещают затраченных на них денег.
Безумие - заниматься живописью. Безумие - со всех точек зрения! Тео написал ему, что Ио уже чувствует, как в ней шевелится ребенок - вот это "куда интереснее всех пейзажей". Тео действительно "по настоящему приобщился к природе". Но что делать Винсенту?
"В мои годы чертовски трудно начинать что то новое", - с грустью признается он. Живопись все таки остается единственным возможным для него родом деятельности.
Если бы только состояние его здоровья было более устойчивым! "Если, продолжая работать, я буду пытаться продавать, выставлять, обменивать картины, может, я добьюсь какого то успеха, чтобы быть тебе меньше в тягость, и это меня немного подстегнет ...
Впрочем, что говорить, в моем положении не на что особенно рассчитывать, спасибо, что пока все остается хотя бы так, как есть".
В начале ноября Винсент снова получил разрешение съездить в Арль. Он хотел повидать кое кого из друзей (в том числе, несомненно, и Рашель), купить краски и расплатиться за помещение, куда он перевез свои вещи. Винсент провел в Арле два дня, навестил пастора Саля и других своих знакомых.
Он случайно узнал, что билет от Арля до Парижа стоит "всего двадцать пять франков", и ему вдруг страстно захотелось сесть в поезд и уехать в Париж. Но он одумался - его испугали расходы, и он благоразумно вернулся в Сен Реми, со страхом ожидая, не повлечет ли за собой поездка в Арль такие же роковые последствия, что и предыдущая - новый приступ, и притом в самом скором времени.
Но ничего плохого не случилось. Винсент продолжает работать. Он опять пишет полотно за полотном. Каждое из них создается в лихорадочном темпе, поспешно закрепляет то, что глаз художника открыл в мгновенном постижении действительности. Когда же Винсент вынужден работать в мастерской, он пишет "более проработанное повторение" некоторых картин.
далее »
|
Новости
Биография
