Ирвинг Стоун. "Жажда жизни". Повесть о Винсенте Ван Гоге
Арль
Он упорно, не разгибая спины, проработал целый день под солнцем в поле. В результате он написал полотно: широкая вспаханная нива с глыбами фиолетовой земли, уходящими к горизонту; фигура сеятеля в синих и белых тонах, вдали полоса невысокой, вызревшей пшеницы; и надо всем - желтое небо с желтым солнцем.
Парижские критики сказали бы, что он пишет слишком быстро. Но Винсент думал иначе. Разве не переполнявшие его чувства, не искреннее восхищение природой двигали его кистью? А раз чувства его так сильны, что он работает, забывая о времени, раз мазок ложится за мазком легко и непринужденно, как слова в разговоре, значит, придет день, когда кисть опять будет валиться из рук и вдохновение уйдет от него. Значит, надо ковать железо, пока оно горячо, и складывать около себя готовые поковки.
Винсент закинул мольберт за спину и пошел домой по дороге мимо горы Монмажур. Он шел так быстро, что скоро нагнал мужчину и мальчика, которые потихоньку брели впереди него. Винсент узнал старика Рулена, арлезианского почтальона, и его маленького сынишку. Винсент часто сиживал с Руленом в кафе, и ему не раз хотелось заговорить с ним, но удобного случая не представлялось.
- Добрый день, господин Рулен,- сказал Винсент.
- А, это вы, господин художник! - отозвался Рулен.- Добрый день. Я вот ходил с сыном погулять - сегодня ведь воскресенье.
- Замечательный был денек, правда?
- И впрямь замечательный. Чертов мистраль наконец-то унялся. А вы сегодня написали картину?
- Да, написал.
- Я человек простой, господин художник, и ничего не понимаю в искусстве. Но вы оказали бы мне большую честь, если бы позволили взглянуть на вашу картину.
- С удовольствием.
Мальчишка, подпрыгивая, убежал вперед. Винсент и Рулен шли рядом. Пока Рулен смотрел на полотно, Винсент внимательно разглядывал его самого. На голове у Рулена была синяя форменная фуражка, глаза у него были мягкие и пытливые, а длинная и широкая волнистая борода плотно прикрывала шею и воротник, падая на темно-синюю куртку.
Винсент почувствовал в этом человеке ту же мягкость и мечтательность, которая так нравилась ему в папаше Танги. Он был как-то по-семейному трогателен, и пышная древнегреческая борода не вязалась с его простым крестьянским лицом.
- Я человек простой,- повторил Рулен,- и вы уж простите меня, если я скажу что не так. Пшеница у вас совсем как живая, все равно, что на том поле, которое мы прошли,- я видел, как вы там работали.
- Значит, картина вам нравится?
- Нет, я не могу сказать, что нравится. Я только чувствую, что у меня вот здесь что-то зашевелилось.
И он провел рукой по груди.
У подножия Монмажура они на минуту остановились. Красное солнце закатывалось над древним монастырем, его косые лучи падали на стволы и кроны сосен, росших среди скал, заливая деревья оранжевым огнем; а дальние сосны, как бы вписанные в нежное зеленовато-голубое небо, казалось, были нанесены берлинской лазурью. Белый песок и белые камни под деревьями будто кто-то слегка тронул синим.
- Все это тоже совсем как живое, не правда ли, господин художник? - спросил Рулен.
- Да, и останется живым, когда нас уже не будет на свете, Рулен. Они пошли дальше, продолжая вести тихую, дружескую беседу. Рулен говорил рассудительно и спокойно. У него был простой ум, простые и вместе с тем глубокие мысли. Он жил с женой и четырьмя детьми на сто тридцать пять франков. Почтальоном он прослужил уже двадцать пять лет, не получая никакого повышения - ему лишь делали ничтожные надбавки к жалованью.
- Когда я был молод, - говорил он,- я много думал о боге. Но с годами бог как-то таял и таял в моей душе. Я еще могу увидеть его в поле пшеницы, которую вы писали, в закате солнца над Монмажуром, но когда думаешь о людях... и о мире, который они устроили...
- Знаю, Рулен, но я все более и более убеждаюсь, что мы не вправе судить о боге по этому нашему миру. Мир этот - лишь неудачный набросок. Что вы делали когда видите в мастерской любимого художника неудавшийся набросок. Вы не пускаетесь в критику, а держите язык за зубами. Но вы вправе желать чего-нибудь получше.
Верно,- с радостью согласился Рулен,- что-нибудь хоть чуточку получше.
- Чтобы судить о мастере, надо посмотреть и на другие его работы. Наш мир, видимо, создан в спешке, в один из тех черных дней, когда у творца был помрачен разум. На извилистую проселочную дорогу спускались сумерки. Пронзая плотное кобальтовое одеяло ночи, на небе затеплились первые искорки звезд. Наивные глаза Рулена смотрели Винсенту прямо в лицо.
- Значит, вы полагаете, что есть и другие миры?
- Не знаю, Рулен, я бросил размышлять обо всем этом с тех пор, как увлекся своим ремеслом. Но наша жизнь кажется мне в чем-то неполной, несовершенной. Ведь правда? Иногда мне думается, что подобно тому, как поезда и экипажи переносят нас с одного места на другое, точно так же тиф и чахотка переселяют нас из одного мира в другой.
« назад далее »
|
Новости
Биография
