Ирвинг Стоун. "Жажда жизни". Повесть о Винсенте Ван Гоге
Париж
Винсент смотрел на него разинув рот. Наконец Сера обернулся и сказал:
- Ну, вот, я и выдолбил это место.
- Ты не покажешь свою работу Винсенту, Жорж? - спросил Гоген.- Он ведь из тех краев, где пишут только коров да овец. О существовании нового искусства он узнал всего неделю назад.
- Тогда, пожалуйста, влезьте на этот табурет, господин Ван Гог. Винсент взобрался на табурет и глянул на лежавшее перед ним полотно.
Ничего подобного он не видел до этих пор ни в искусстве, ни в жизни. Картина изображала остров Гранд-Жатт. Здесь, подобно пилонам готического собора, высились какие-то странные, похожие скорее на архитектурные сооружения, человеческие существа, написанные бесконечно разнообразными по цвету пятнышками.
Трава, река, лодки, деревья,- все было словно в тумане, все казалось абстрактным скоплением цветных пятнышек. Картина была написана в самых светлых тонах - даже Мане и Дега, даже сам Гоген не отважились бы на такой свет и такие яркие краски. Она уводила зрителя в царство почти немыслимой, отвлеченной гармонии. Если это и была жизнь, то жизнь особая, неземная. Воздух мерцал и светился, но в нем не ощущалось ни единого дуновения. Это был как бы натюрморт живой, трепетной природы, из которой начисто изгнано всякое движение.
Гоген, стоявший рядом с Винсентом, увидев выражение его лица, расхохотался.
- Ничего, Винсент, с первого раза полотна Жоржа поражают любого точно так же, как и вас. Не смущайтесь! Что вы о них думаете?
Винсент поглядел на Сера, как бы прося прощения.
- Вы меня извините, господин Сера, но в последнее время на меня свалилось столько неожиданностей, что я утратил всякое равновесие. Я воспитан в голландских традициях. Того, за что борются импрессионисты, у меня и в мыслях не бывало. А теперь вот я с удивлением вижу, как все мои прежние представления рушатся.
- Понимаю,- спокойно ответил Сера.- Мой метод переворачивает все искусство живописи, и нельзя требовать, чтобы вы приняли его с первого взгляда. Видите ли, господин Ван Гог, до сего времени живопись основывалась на личном опыте художника. Я поставил себе цель сделать ее абстрактной наукой. Мы должны научиться классифицировать наши ощущения и добиться здесь математической точности. Любое человеческое ощущение может и должно быть сведено к абстрактному выражению в цвете, линии, тоне. Видите эти горшочки с краской на моем столе?
- Да, я сразу обратил на них внимание.
- Каждый из этих горшочков заключает в себе какое-то человеческое чувство. По моей формуле чувства можно изготовить на фабрике и продавать в аптеке. Довольно нам смешивать краски на палитре, полагаясь на случай,- этот метод уже стал достоянием прошлого века. Отныне пусть художник идет в аптеку и покупает горшочки с красками. Наступил век науки, и я намерен превратить живопись в науку. Личности предстоит исчезнуть, а живопись должна подчиниться строгому расчету, как архитектура. Вы меня понимаете, господин Ван Гог?
- Нет,- сказал Винсент.- Боюсь, что не понимаю. Гоген подтолкнул Винсента локтем.
- Но послушай, Жорж, почему ты уверяешь, что это именно твой метод? Писсарро открыл его, когда тебя еще не было на свете.v
- Это ложь!
Лицо Сера побагровело. Соскочив с табурета, он быстро подошел к окну, побарабанил пальцами по подоконнику и напустился на Гогена:
- Кто сказал, что Писсарро открыл это прежде меня? Я утверждаю, что это мой метод. Я первым применил его. Писсарро воспринял пуантилизм от меня. Я переворошил всю историю искусства, начиная с итальянских примитивов, и говорю вам, что до меня никому это не приходило в голову. Да как ты только смеешь...
Он свирепо закусил нижнюю губу и отошел к подмосткам, повернув к гостям свою сутулую спину.
Винсент был изумлен такой резкой переменой. У этого человека, который только что тихо сидел, склонившись над своей работой, были на редкость правильные, строгие в своем совершенстве черты лица. У него были бесстрастные глаза, суховато-сдержанные манеры ученого, погруженного в свои исследования.
Голос его звучал холодно, почти назидательно. Минуту назад во всем его облике было нечто столь же абстрактное, как и в его полотнах. А теперь он, стоя в углу мансарды, кусал свою толстую красную губу, выпяченную из пышной бороды, и сердито ерошил кудрявую темно-русую шевелюру, которая только что была аккуратнейшим образом причесана.
- Хватит тебе, Жорж! - увещевал его Гоген, подмигивая Винсенту.- Всем известно, что это твой метод. Без тебя не было бы никакого пуантилизма.
Сера смягчился и подошел к столу. Гневный блеск его глаз понемногу гаснул.
- Господин Сера,- заговорил Винсент,- разве мы можем превратить живопись в отвлеченную, безличную науку, если в ней всего важнее выражение личности художника?
- Одну минуту. Сейчас сами увидите.
Сера схватил со стола коробку цветных мелков и уселся прямо на пол. Газовая лампа ровно освещала мансарду. Было по-ночному тихо. Винсент присел по одну сторону Сера, Гоген - по другую. Сера все еще не мог унять свое волнение, и голос его прерывался.
- На мой взгляд,- сказал он,- все способы воздействия, существующие в живописи, можно выразить какой-то формулой. Допустим, я хочу изобразить цирк. Вот наездница на неоседланной лошади, вот тренер, а здесь публика. Я хочу выразить дух беспечного веселья. А какие у нас есть три элемента живописи? Линия, цвет и тон. Прекрасно. Чтобы выразить дух веселья, я веду все линии вверх от горизонта - вот так. Я беру яркие, светящиеся цвета, они у меня преобладают - в результате у меня преобладает теплый тон. Видите? Ну разве это не абстракция веселья?
- Верно,- согласился Винсент.- Это, может быть, и абстракция веселья, но самого веселья я здесь не вижу.
Все еще сидя на корточках, Сера взглянул на Винсента. Его лицо было в тени. Теперь Винсент снова увидел, как красив этот человек.
- Я не стараюсь выразить само веселье. Вы знакомы с учением Платона, мой друг?
- Знаком.
- Так вот, художник должен научиться изображать не предмет, а сущность предмета. Когда он пишет лошадь, это должна быть не та конкретная лошадь, которую вы можете опознать на улице. Камера создает фотографию; нам же следует идти гораздо дальше. Мы должны уловить, господин Ван Гог, платоновскую лошадиную сущность, идею лошади в крайнем ее выражении. И когда мы пишем человека, это должен быть не какой-то, к примеру, консьерж, с бородавкой на носу, а дух и сущность всех людей. Вы меня понимаете, мой друг?
« назад далее »
|
Новости
Биография
