Роберт Уоллэйс. "Мир Ван Гога". Повествование о художнике
Часть пятая. Южное солнце Арля
Замечания Милье по поводу художественной техники Винсента в 1888 году не были лишены смысла в устах непрофессионала. Несомненно, Милье был потрясен тем, что Винсент не утруждал себя предварительными набросками углем на холсте, а сразу писал красками. Он рисовал кистью, накладывая краску мазками, которые формировали контуры, и у него не было необходимости в предварительных рисунках. В своем неукротимом желании «акцентировать суть он намеренно игнорировал очевидные вещи», он работал с изумительной скоростью, заявляя, что у него нет «никакой системы. Я кладу мазки на холст неравномерными ударами кисти и оставляю как есть. Кое-где получаются пятна густо наложенной краски, кое-где полотно незакрашено, тот тут, то там, участки, оставленные незаконченными, следы поправок, грубость...
Постоянно работая непосредственно на натуре, я пытаюсь схватить в рисунке то, что является сутью, - позже я заполняю пространства, ограниченные контурами - выраженными или нет, но по крайней мере ощущаемыми, - тонами, которые тоже упрощены. Под этим я имею в виду, что все, что должно быть землей будет иметь один и тот же фиолетовый тон, а все небо будет иметь синюю окраску».
Чтобы «заполнить пространства», большие плоские поверхности цвета, которые появляются во многих его картинах, у Винсента была такая манера работы кистью, которая равнозначна его личной подписи: широкие мазки, переплетенные в решетчатый узор, или «нимбы» над головой соответственно от лампы или солнца. Совершенно неверно, что у него «не было никакой системы». Напротив, он создал стиль столь характерный, что даже непрофессионал может узнать его неподписанные полотна наравне с теми, где стоит его имя.
Снова и снова его письма из Арля возвращаются к теме цвета. Рассказывая о «Ночном кафе», он замечает: «я пытался отобразить роковые страсти человечества с помощью красного и зеленого. Комната - кроваво-красная и темно-желтая с зеленым бильярдным столом в центре; четыре лимонно-желтые лампы дают оранжево-зеленый свет. Повсюду столкновение и контраст самых несовместимых красных и зеленых тонов в фигурах маленьких спящих хулиганов, в пустой, унылой комнате... Я пытался выразить мысль, что кафе - это место, где можно разориться, сойти с ума или совершить преступление».
И все же «Ночное кафе», несмотря на все то чувство ужаса, которое Винсент вложил в него, задумано с любовью: это предостережение или предупреждение, а не обвинительный акт. Он постоянно говорил, что, используя насыщенный цвет, он ставит ту же самую цель, что когда-то давно вдохновляла его на служение церкви - «Дать надежду беднякам». Он был убежден, что «Долг художника - отражать богатство и величие природы. Мы все нуждаемся в веселье и счастье, надежде и любви. Чем более страшным, старым, злым, больным, бедным я становлюсь, тем больше я хочу отыграться, создав великолепный цвет, безупречно выстроенный, блистательный». Он говорил о своем желании «передать картинами нечто утешительное, подобное музыке», о своем стремлении «звездой выразить надежду, пламень души - сиянием солнечного заката ... разве это не то, что действительно существует?»
Создавая портрет мадам Рулен, жены почтальона, он изобразил ее держащейся за ручку невидимой колыбели, поскольку представлял картину висящей в каюте рыбачьей лодки, чтобы утешить измотанных штормом моряков напоминанием об их детстве. Мысль была наивной - но Винсент был наивным и чрезвычайно ранимым человеком, которого кто угодно мог вывести из равновесия шуткой или жестокостью. После того как Винсент пробыл в Арле несколько месяцев, он переехал из отеля в маленький дом неподалеку, который он снял за пятнадцать франков в месяц - хотя дом был двухэтажным, в нем было только четыре комнаты, а уборная находилась рядом. Он очень гордился своим новым жильем: «Мой дом снаружи раскрашен в желтый цвет свежего масла с ослепительно зелеными ставнями; он стоит под открытым солнцем и выходит в сквер с платанами, олеандрами и акацией.
Внутри он весь белый, а пол выложен красной плиткой. Над ним - неимоверно синее небо. В нем я могу жить и дышать, размышлять и рисовать».
«Желтый дом» означал для Винсента гораздо большее, нежели жилище и мастерская. Уже цвет, самый его любимый, был символичен. Он скоро начал относиться к нему как к «дому света», к месту, где может быть создана новая «южная школа». Возрождая свои прежние мечты о коммуне художников, он представлял себе, что к нему приедут жить другие художники, которые сообща будут делить свои расходы и доходы. Он думал о Поле Гогене, Жорже Сера и Эмиле Бернаре, одном из молодых художников, с которым он подружился в Париже. «Дорогой дружище Бернар, - писал он. - Мне начинает все больше и больше казаться, что те картины, которые нужно было бы писать, дабы современная живопись была всецело самой собой и поднялась на высоту,
равную священным вершинам, достигнутым греческими скульпторами, немецкими музыкантами и французскими романистами, - эти картины превосходят возможности отдельной личности; они будут созданы, по всей вероятности, группами людей, которые сплотятся для выполнения общей идеи.
У одного - прекрасная оркестровка красок и отсутствие идей. У другого - множество волнующих и прекрасных концепций, но он не умеет их выразить достаточно звучно... Вот серьезное основание для того, чтобы пожалеть об отсутствии корпоративного духа среди художников, критикующих, преследующих друг друга, но, к счастью, не имеющих возможности друг друга уничтожить».
В одном письме за другим он изливал на Тео свои идеи, и все больше и больше его надежды связывались с Полем Гогеном. В это время Гоген работал в Бретани, обнищавший и больной. Не мог ли бы Тео организовать приезд Гогена в Арль, возможно, выделив и ему месячное содержание? В своем энтузиазме Винсент видел общество художников, уже сформировавшимся и писал, что «поскольку теперь несколько художников будут жить вместе, я думаю, нам нужен настоятель, чтобы поддерживать порядок, и это, естественно, должен быть Гоген».
« назад далее »
|
Новости
Биография
