Пейзаж с кипарисом и звездой, 1890
Неудачник - Миссия в искусстве - Паломничество в Париж - Друзья и влияния - Южное солнце Арля - Гоген в раю - Искусство, рожденное отчаянием - Последняя вспышка гения

	Церковь в Овере, 1890
	"Мир Ван Гога" 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Ребенок, как и надеялись родители, оказался мальчиком и ему дали имя Винсент. Этот «ребенок», господин Винсент Биллем ван Гог все еще был жив в 1969 году и проживал в Голландии. Господин ван Гог, 79-летний инженер на пенсии, отмечал, что «неприятности с Гогеном в Арле начались сразу же после того, как Винсент узнал от Тео, что тот собирается жениться. Другие кризисы, случившиеся уже когда Тео был женат, произошли после известия о том, что ожидается ребенок, и после его рождения. Возможно, в его сознание вкралась мысль, что он потеряет поддержку брата, хотя тот никогда не упоминал об этом, и этого на самом деле не случилось». Точку зрения господина ван Гога следует иметь в виду, особенно принимая во внимание последовательность событий и душевное состояние Винсента в момент самоубийства.
Первый припадок Винсента в Сен-Реми после визита в Арль был жестоким. Если бы не присутствие надзирателей, он мог бы убить себя - он пытался проглотить свои ядовитые краски. В письмах он не мог подробно передать свои галлюцинации, потому что не помнил их, но позже ему удалось записать следующее: «Когда сильно страдаешь, то видишь всех на большом расстоянии и как бы в дальнем конце комнаты или огромной арены - и их голоса, кажется, доносятся издалека. Во время припадков я ощущаю это до такой степени, что все люди, которых я вижу, даже если я узнаю их, что случается не всегда, кажутся приближающимися ко мне с огромного расстояния и выглядят совсем не так, как в действительности».
Прошло несколько недель, прежде чем Винсент оправился, но даже когда его сознание прояснилось, он почти не мог двигаться. «За окнами великолепная погода, - писал он, - но в течение долгого времени - двух месяцев, чтобы быть точным - я не покидал своей комнаты, не знаю, почему». Он начал писать в помещении, копируя гравюры Делакруа, Милле и Рембрандта, которые прислал ему Тео. Он чувствовал, что работа - его спасение и защита, «громоотвод для моей болезни». Но каждый раз, когда у него возникало желание писать, он был обязан спрашивать разрешения у администрации больницы - ситуация, которую он находил унизительной. (Не существует свидетельств, чтобы кому-нибудь в Сен-Реми нравилось его искусство. Монахиням оно, конечно, не нравилось, но позже они отдали дань его памяти на свой манер, сказав, что он был вежливым и покорным).
По мере того, как силы возвращались к нему, Ван Гог создал одну из тех, немногих в его искусстве, картин, где подразумевается смерть. В течение предшествующего года он иногда касался темы самоубийства в своих письмах, но не использовал это как угрозу. «Каждый день я принимаю средство против самоубийства, которое прописал несравненный Диккенс. Оно состоит в стакане вина, куске хлеба с сыром и трубке с табаком. Это не сложно, скажешь ты мне, и вряд ли будешь способен поверить, что это крайний предел, до которого меня доводит меланхолия; и все равно, в некоторые моменты - о, Боже...
И хоть это нелегко, но я стараюсь изо всех сил не разучиться смеяться над этим. Я стараюсь избегать всего, что хоть как-то связано с героизмом или мученичеством, короче, я очень сильно стараюсь не принимать печальные вещи печально».
В этой картине, одном из многочисленных этюдов огороженного и возделанного поля, видимого из его окна, он представил смерть в теплых тонах. «У меня надежда на одну картину, начатую мной за несколько дней до моего припадка, - «Жнец». Желтый этюд, нанесенный страшно толстым слоем, но его сюжет хорош и прост. В этом жнеце мне представлялась некая неясная фигура, наподобие дьявола, бьющаяся в раскаленной жаре за то, чтобы довести до конца свое дело. В нем я вижу образ смерти в том смысле, что человечество - колос, который должен быть сжат... Но в этой смерти нет ничего печального, она совершается при полном свете, под солнцем, заливающим все своим сиянием и чистым золотом... Эго - картина смерти, о которой говорится в великой книге природы. Чего я в ней добивался, так это «подобия улыбки»... Странно, что через железные прутья моей камеры я увидел это именно так».
Несмотря на настроение его живописи, мысли Винсента вовсе не были постоянно сконцентрированы на смерти и смирении. Напротив, его стремление выжить и продолжить свою работу становилось все сильнее. Он написал Тео: «Жизнь проходит, время не возвратишь, но я напрягаю все силы в работе, так как знаю, что возможность работать тоже не возвратится. Особенно в моем случае, когда более жестокий приступ может навсегда разрушить мою способность писать.
Во время приступов я испытываю страх перед болью и страданием и оказываюсь большим трусом, чем бы мне следовало быть; и, возможно, именно эта моральная трусость, в то время как раньше у меня не было желания выздороветь, теперь заставляет меня есть за двоих, усиленно работать, ограничивать мое общение с другими пациентами из-за боязни рецидива - короче говоря, я стараюсь поправиться и веду себя подобно человеку, который задумал совершить самоубийство, но, найдя воду слишком холодной, пытается добраться до берега».
Винсент находился в лечебнице уже год, создавая в среднем две картины в неделю, несмотря на повторяющиеся приступы. Однако со временем он пришел к убеждению, что пребывание в Сен-Реми приводит только к ухудшению, а не улучшению его здоровья. Когда он спросил директора о своем состоянии, то получил вкрадчивый ответ: «Будем надеяться на лучшее». К тому же он находил веру католических монахинь полной предрассудков и слишком давящей - атмосфера от этого была такой тяжелой, что у него начались религиозные галлюцинации, что особенно пугало его.