Пейзаж с кипарисом и звездой, 1890
Неудачник - Миссия в искусстве - Паломничество в Париж - Друзья и влияния - Южное солнце Арля - Гоген в раю - Искусство, рожденное отчаянием - Последняя вспышка гения

	Церковь в Овере, 1890
	"Мир Ван Гога" 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Точный диагноз болезни Винсента уже не может быть выявлен - ни один из докторов, наблюдавших его, не вел тщательной истории болезни. Однако, по прошествии нескольких лет со дня его смерти, многие врачи, психоаналитики и психологи взяли на себя смелость поделиться собственными соображениями. Высказывалось предположение, что он страдал от параноидальной шизофрении, что он был тяжелым алкоголиком и что его мозг был поражен сифилисом, но ни для одной из этих гипотез нет достаточных оснований. Обычно считается, что доктор Пейрон из Сен-Реми, употребив слово «эпилептик», был весьма близок к истине. Врач, который наблюдал Винсента в Арле после его первого припадка, был также убежден, что у его пациента эпилепсия. Однако это слово имеет множество значений, и было бы самонадеянным настаивать на одном из них. В последние годы психиатры также поддерживали точку зрения, что у Винсента был «маниакально-депрессивный психоз» - он действительно испытывал чередующиеся периоды депрессии и бурной деятельности. Но жизни большинства людей строятся по сходному образцу, за очевидным исключением, что обычный гражданин никогда не испытывает таких падений или таких взлетов. Возможно, самая обоснованная точка зрения принадлежит голландскому психиатру доктору Г.Краусу, чье мнение приводится в приложении к американскому изданию писем Винсента. Доктор Краус, рассмотрев и отвергнув ряд гипотез, вообще отказывается дать какое-то название болезни Ван Гога и просто делает вывод, что «он был неповторим в своей болезни, так же, как и в своем искусстве».
Приступы Винсента были абсолютно неодолимыми и, по-видимому, сопровождались жесточайшим эмоциональным стрессом - как после катастрофы в их отношениях с Гогеном, или в то время, когда он боялся потерять поддержку Тео. В самые худшие периоды Ван Гог был неспособен рисовать, заниматься живописью или писать письма, но, когда он приходил в себя, он снова обретал свой обычный здравый смысл. Поэтому бесполезно искать признаки сумасшествия в его искусстве или письмах: их нет. Его искусство в Сен-Реми претерпело изменения, но они были вызваны творческими проблемами, которые он ставил перед собой задолго до болезни, поэтому они, скорее всего, возникли бы независимо от того, болен он или нет. Другие перемены можно объяснить не его нездоровьем, но естественным внутренним беспокойством. Вряд ли удивительно, что он был глубоко встревожен, и что его выбор тем и его техника иногда отражали это.
В Сен-Реми его практически никак не лечили. Даже если бы главное медицинское светило госпиталя, его директор, доктор Пейрон, был очень просвещенным человеком, каковым он не являлся, необходимых знаний в 1889 году еще не существовало. Стандартной процедурой была гидротерапия. Два раза в неделю на два часа Винсент погружался в ванну с водой; в его письмах не упоминается ни о каких других методах лечения.
В больнице в Сен-Реми, которая все еще действует, работали католические монахини. В XIII веке это был монастырь с крытой аркадой и часовней. Каменная стена разделяла первый этаж на два длинных и мрачных отделения - мужское и женское. На окнах - решетки. Коридоры - тусклые и кажутся бесконечными. Огороженное подобие парка перед больницей, заросшее сорняком и неухоженное, украшали круглый фонтан и каменные скамейки.
Вдалеке виднелась зубчатая линия пустынных известковых гор, называвшихся Альпии; совсем рядом маленькие поля, обрабатывавшиеся во времена Винсента, но сейчас главным образом возделанные под пар. Воздух невероятно чист и спокоен. Когда ударяли в колокол, его звук долго оглашал окрестности, и медленно прогуливающиеся пациенты поднимали голову вверх, как будто ища на небе новый оттенок.

Винсенту выделили не одну комнату, а две, одну - для сна, а другую - для работы. В мужском отделении было много свободных мест; в то время там было только около десятка пациентов. В первых письмах он так описывал свое окружение и свои впечатления: «Хотя здесь есть несколько тяжело больных, страх и ужас, которые я прежде испытывал перед сумасшествием, уже порядком ослабели. И хотя непрестанно слышатся крики и ужасный вой, как в зверинце, тем не менее люди здесь хорошо понимают друг друга, и один помогает другому, когда у того наступает кризис. Когда я работаю в саду, они подходят ко мне, чтобы посмотреть, и, уверяю тебя, они более сдержанны и вежливы и доставляют мне меньше беспокойства, чем, например, добропорядочные жители Арля.
У меня маленькая комната с серо-зелеными обоями, занавесками цвета морской волны с узорами из бледных роз, оживленных легкими, кроваво-красными штрихами. Рисунок этих занавесок очень хорош. Возможно, они остались после какого-нибудь богатого умершего пациента. Отсюда же, возможно, и потертое кресло. Через решетчатое окно я вижу за забором четырехугольное хлебное поле, пейзаж в духе Ван Гойена, и над ним каждое утро поднимается во всей своей красе и славе - солнце... Еда - так себе. Она, разумеется, слегка отдает плесенью, как в каком-нибудь захудалом парижском трактире или пансионате». (Через несколько месяцев Винсент признался, что не мог заставить себя глотать невкусную больничную еду и питался исключительно хлебом и супом; только когда его приступы прошли, в его рацион включили мясо и вино.) «Комната, в которой мы проводим время, когда идет дождь, напоминает зал ожидания третьего класса на станции какого-нибудь захолустного поселка. Тем более, что некоторые умалишенные постоянно носят шляпы, очки и трости и делают вид, будто они находятся в путешествии, ну в точности, как на морском курорте, и им кажется, что они тут проездом. И еще одно - говоря о моем состоянии - я очень благодарен за одну вещь.